2.1. Феномен ортодоксии в христианстве. Понятие православия.

Происхождение термина православие обычно связывается с понятием ортодоксия, в этимологии которого содержатся греческие слова, переводимые как «правильное мнение».

В широком смысле это понятие означает неуклонное следование основам и традициям какого-либо учения, избегающее даже малейших различий с исходными установками. Чаще всего оно употребляется в отношении ряда религиозных доктрин, а именно, таких, которые в качестве особого долга верующих предписывают соблюдение чистоты и неизменности вероучения. Можно говорить, например, об ортодоксальном иудаизме, исламской ортодоксии и т.п.

В истории христианства ортодоксия всегда занимала заметное положение, и вошедшее в обиход славянского мира слово «православие», говорит о стремлении этой традиции к сохранению неповрежденного христианского учения.

Доктринальный статус ортодоксия обретает с середины II века в трудах христианских писателей-апологетов (защитников утверждавшейся религии от критики сторонниками иных культов и учений). Несмотря на ряд внутренних расхождений, среди всех разновидностей раннехристианской апологетики общим и безусловным было представление об абсолютной достоверности событий и изречений, приведенных в Священном Писании. Поэтому содержание ортодоксии периода II — начала IV веков преимущественно состояло в максимально близком к «первоисточнику» изложении богодухновенных истин и выработке способов их адекватного объяснения.

Сакральность и неповрежденность основоположений новой веры выступали свидетельствами ее непогрешимости, из чего выводился приоритет христианства для общественных порядков и нравственности, по сравнению с гетеродоксией (разномыслием) и политеизмом.

С принятием Никео-Константинопольского Символа Веры ( IV век), выразившего сущность христианского мировоззрения аксиоматичными и обязательными формулами, ортодоксия превращается в важнейший атрибут идеологии и практики «единой, святой, кафолической и апостольской церкви». Определение церкви как «кафолической» содержится в принятом православием греческом тексте указанного Символа веры. Чаще всего оно передается понятием «вселенская». Однако в поздних церковнославянском и русском переводах стало принято употреблять взамен слово «соборная».

Поскольку истины веры объявлялись уже выясненными и раскрытыми в постановлениях Вселенских соборов, любые новации встречали достаточно жесткое неприятие. Отклонения от официальной доктрины — ереси — воспринимались как враждебные христианству и подлежали решительному осуждению.

Актуальным для церкви становится распознание еретических явлений и подбор канонически выверенных контраргументов. В решении этой задачи допускались некоторая свобода истолкования догматической терминологии общепризнанными церковными авторитетами (так называемый теологумен) и даже частные богословские мнения, если они не противоречили догматике. Но какую бы то ни было возможность пересмотра, дополнения или развития самих догматов ортодоксальное мышление исключало. Суть ортодоксии выразилась в строгом охранении «изначальной веры церкви».

Такая линия нашла поддержку и в правовых актах империи, закрепивших за ортодоксальным христианством положение государственной религии (эдикты 390, 392 гг.).

На протяжении первых веков христианской церкви оплотом ортодоксального вероисповедания в основном являлись области, тяготевшие к ее западному центру. В немалой степени этому способствовали условия существования римской церковной организации. Став одним из заметных общественных образований, она органично восприняла свойственные Римской империи субординацию, юридизм, формальную ясность идеологических построений. К тому же, первенство «по апостольскому основанию» (от св. Петра) и столичный статус дополнительно стимулировали претензии римской церкви на роль арбитра в делах веры.

Перемещение институтов реальной политической власти в Константинополь первоначально не внесло особых изменений в данное положение. В то время как восточно-христианское духовенство периодически обнаруживало склонность к компромиссам с возникавшими в церковной среде вероучительными модификациями (арианством, несторианством, монофизитством и др.), западное по большей части сохраняло верность никейской ортодоксии — решениям I Вселенского собора ( 325 г.).

Справедливости ради следует упомянуть, что на II Вселенском соборе ( 381 г.) именно восточные епископы, преобладавшие среди участников, подтвердили торжество «никейской догмы» над арианством. Однако перспектива перехода восточной части церкви в положение ведущего субъекта ортодоксальной традиции открылась только с кардинальными переменами в судьбе Рима.

После окончательного раздела империи на Западную и Восточную (395 г.), поражения и падения Рима (476 г.) и возвышения византийской державы явственно обозначилось несовпадение исторического пути римской и греческой ветвей церкви. В возникшей ситуации приверженность ортодоксии стала тем поприщем, на котором решалась проблема лидерства в христианском мире.

С течением времени прерогатива в установлении «правильного мнения» по вопросам веры постепенно переходит к иерархам восточной церкви, прежде всего Константинопольского патриархата. В постановлениях IV Вселенского собора (Халкидон, 451 г.) уже не только подтверждалось ранее признанное первенство главы церкви «нового Рима» среди восточных предстоятелей, но и объявлялось о его равном достоинстве с папой римским.

Влияние византийской церкви опиралось на поддержку государства и было столь значительно, что даже временный отказ от непримиримой борьбы с монофизитством (конец V — начало VI веков) и некоторые уступки монофелитам (VII век) не помешали ее самовозвышению в качестве средоточия «истинной веры».

В то же время западное христианство, изыскивая дополнительную аргументацию своими притязаниями на вероисповедную всеобщность и особый статус римской церкви, встало на путь уточнений и дополнения догматов Символа Веры, удаляясь от никейской ортодоксии.

События, последовавшие за VII Вселенским собором (787 г.), фактически завершили размежевание в христианском движении. Церковное двоецентрие из административно-территориального состояния переходит в оппозицию двух форм вероисповедания. В конечном счете, внутри номинально сохранявшейся целостности, образуются самостоятельные по структуре, культовой практике и теологическим школам направления: западное («латинское») и восточное («греческое»).

Оба направления сохранили для наименования церкви термин «кафолическая» (в латино-романском звучании — «католическая»), отразивший обоюдные претензии на свою всеместность и общезначимость. Однако смысловые оттенки «вселенскости» у восточной и западной церквей различались. Для римского церковного центра доминирующей выступает идея глобального охвата всех христианских, а также подлежащих обращению в «христову веру» народов под эгидой папской власти. Восточная церковь в большей мере ставит акцент на «согласие в истине» и принадлежность христиан сверхличному единству канонического строя — «соборности».

Наступившая в IX веке относительная стабилизация Византийской империи изменила обстоятельства бытия восточной церкви. Требовалось найти оптимальный способ существования в рамках авторитарной «ромейской» государственности.

С этой целью постулируется непререкаемость определений первых семи Вселенских соборов, производится унификация основных сторон церковной жизни и устанавливается обязательный порядок решения культовых вопросов. По сути, конституируется новый, греко-византийский тип ортодоксии, полностью отрицающий какую-либо возможность так называемого «догматического развития».

Выражением торжества ортодоксии стал учрежденный в 843 г. ритуал, известный ныне как «чин православия». Он совершается ежегодно в первую неделю Великого поста, с зачтением Символа Веры, хвалебным поминанием защитников православия и обязательными анафематизмами еретическим учениям и враждебным церкви персоналиям.

Тогда же отчетливо оформились богослужебные и догматические черты греческой ортодоксии. Главной установкой стала подчеркнутая окружным посланием константинопольского патриарха Фотия (866 г.) строгая приверженность неизменному тексту Символа Веры.

Свое понимание ортодоксии греко-кафолическая церковь распространяла и на смежные с Византией области славянства. Наибольший масштаб ее влияние получило в Киевской Руси, где «греческое» христианство оказалось лучше всего совместимо с процессами, происходившими в общественном устройстве и государственной идеологии.

Было бы, однако, упрощением рассматривать принятие христианства на Руси как простое копирование византийского образца.

На ранней стадии христианизации (конец X — середина XI веков) одним из ведущих мотивов новой веры стала, по всей вероятности, очевидная инициаторам «крещения Руси» (988 г.) ограниченность прежних культов для складывавшегося государственного порядка. Поэтому сам факт вхождения в общехристианское пространство уже имел чрезвычайное значение, открывая многообещающие перспективы во всех областях.

Можно также полагать, что впечатления от данной акции переживались ее современниками без особого углубления в догматические тонкости, выглядевшие вторично по сравнению с самим событием. По этой причине подробности расхождений, обострившихся внутри христианства к середине XI века, воспринимались в русских землях еще довольно отвлеченно. В известной степени, подтверждением свободного отношения к никейской ортодоксии служит «полуарианская» рецепция в тексте Символа Веры, который приводится летописным сводом начала XII века «Повесть временных лет» как образец избранного Русью вероисповедания (имеется в виду указание на «подобосущность» Бога Сына Богу Отцу).

Вдобавок, отношения с Византией, откуда перенимались культ и церковное устройство, в силу взаимных политических претензий были не всегда безупречны. Это определенно сказывалось на интерпретации укоренявшейся религии. Нередкими даже были демонстративные контакты русских правителей с посланцами римско-католической церкви.

Но все-таки строй древнерусской государственности оказался более близок именно византийскому варианту взаимоотношений власти с церковью. Это стало решающим для судьбы греческой ортодоксии, которая укрепляется на Руси как непременный компонент христианского исповедания. Однако здесь у нее появилось новое измерение.

Изначально произошедшее сочетание восточно-христианской церковности с традиционным укладом древнерусской культуры привело к возникновению такого типа религиозной жизни, который воплотил в себе весьма специфическое понимание правоверия (или православия, как стали называть приверженность к ортодоксии).

Прежде всего, обнаруживается, что охранение начал православия выходит за церковно-богословскую сферу и превращается в важнейшую функцию государства. Неуклонность следования вероучительной парадигме выступает уже не только критерием «православности», но и свидетельством лояльности мирским властям. Те, в свою очередь, обеспечивают духовную монополию принятой версии христианства.

В отечественной истории периода XIV - XVII веков эти обстоятельства способствовали, в конечном итоге, бесповоротному возобладанию «царства» (в образе становящегося самодержавия) над «священством». Позднее, при синодальном возглавлении XVIII — начала XX веков, русская церковь и вовсе утрачивает остатки независимости, а православие превращается в официальную идеологию самодержавной монархии. В этом качестве оно входит во все структуры государства и общества, становясь универсальной санкцией и оправданием действовавших порядков российской жизни.

Совершавшаяся на протяжении тысячелетия ассимиляция православной церкви авторитарным, по многим своим чертам, российским государством привела к воспроизводству особого типа религиозной организации, способной адаптироваться к любым разновидностям отечественной политической системы.

Вряд ли это свойство объяснимо только естественной потребностью в самосохранении.

С момента возникновения на долю русской церкви выпало утверждать себя в среде, сохранявшей вполне развитые дохристианские — языческие — традиции. Существование этой, исполненной мифологизма, культуры продолжалось и в последующем, чему способствовали относительная стабильность общинно-патриархальных отношений и связанные с ними бытовые особенности, нравы, социально-психологические черты русского народа.

Скорее всего, испытывая воздействие неискоренимых «традиционных факторов», русская церковь оказалась подвержена закономерной эволюции в этноконфессиональном направлении. В результате, она неизбежно стала дистанцироваться от фундаментальной космополитической установки христианства, превращаясь в сугубо национально-государственный институт.

При таком положении церкви, греко-византийская ортодоксия образовала лишь как бы верхний, концептуальный уровень вероисповедания, получившего название русского православия. В глубине же массового религиозного сознания сложился этнически окрашенный православно-языческий синкретизм. Не случайно, что в России для обыденного восприятия православие зачастую выступает как «национальная религия русских», а в числе доминант культового поведения всегда присутствует насыщенное магизмом обрядоверие.

Понятие православия, как извечно истинного и всегда «неповреждаемого» учения, делает его в наше время довольно привлекательной альтернативой недавним, дискредитированным ориентирам и ценностям. В православной вере настоятельно изыскивается очередная панацея от нравственных недугов, мировоззренческих заблуждений и даже политических кризисов. А институт церкви оценивается по его позиции в светских делах и по характеру социальной вовлеченности.

Все это неминуемо привносит в религиоведческое рассмотрение православия элементы социально-политической «злободневности». Тем более, что сами приверженцы этой конфессии не склонны, в большинстве своем, изолироваться от общественных процессов.

Однако, следует подчеркнуть: речь идет именно о религиозном течении и потому корректный подход к любым проявлениям православия невозможен без знакомства с его доктринальными, культовыми и организационными параметрами.

« Пред. - След. »