4. Суфизм.

Помимо этих двух основных направлений, в исламе существует эзотерическая традиция, которая, как считают, восходит ко временам Пророка. Он сам был одновременно и политическим вождем, и созерцателем с углубленной молитвенной жизнью. Мухаммед говорил, по преданию, что каждый стих в Коране имеет внешний и внутренний смысл. Вокруг пророка собралась группа примерно из семидесяти человек. Они жили в мединской мечети в добровольной нищете, отрешенные от мирских забот и молились день и ночь.

Ко времени четвертого халифа мусульмане глубокой веры и благочестия, среди которых были и сунниты, и шииты, были глубоко огорчены все более мирским, династическим, накопительским характером правления Умайядов — преемников Мухаммеда. Мистическая внутренняя традиция ислама, называемая суфизмом (по-арабски тасаввуф ), включала сопротивление законническим, интеллектуальным тенденциям раннего ислама.

Суфии, как правило, понимали свой путь как исправляющее дополнение к правоверию. Они считают его дорогой к Богу, по которой они идут, движимые стремлением к Единому. Помимо изучения Корана, суфии заглядывают в собственные сердца и в окружающий мир. Они чувствуют, что мир — это книга, полная «знаков» — божественных символов и элементов красоты, которые говорят многое тем, кто понимает. Истовые личные пути суфиев и прозрения, возникшие в результате их поиска, время от времени обновляли ислам изнутри. Многие аллегорические толкования Корана и исламской религиозной литературы идут от суфизма.

Ранние суфии обратились к аскетизму как к пути углубления их благочестия. Возможно, здесь они испытали влияние аскетики других религиозных традиций, с которыми они входили в контакт, в частности христианства. Христианские аскеты следовали заповеди Иисуса не печься о материальной жизни, ибо Бог позаботится о их физических нуждах; Пророк говорил своим последователям нечто подобное: «Ежели будете иметь должную веру в Бога, он накормит вас, как кормит птиц».

Сам Мухаммед жил в бедности, причем в добровольной. Полное доверие и подчинение Богу стало важным шагом на духовном пути. Дервиши (нищие странствующие мистики), не владеющие имуществом, не имеющие привязанностей в мире, считались святыми людьми, так же как санньясины в Индии. Но суфийский аскетизм основан скорее на внутренней отрешенности, чем на уходе от мира; их идеал — жить, стоя ногами на земле, а головой возносясь в небо.

К этому раннему аскетизму была добавлена горячая, беззаветная любовь. Ее величайшей выразительницей была Рабийя, святая VIII века. Все ее внимание было приковано к Возлюбленному, как называли суфии Бога. Рабийя подчеркивала бескорыстную любовь без эгоцентричных мотивов, надежды на райское блаженство или страха перед адом: «Я служу Ему лишь из любви к Нему и стремления к Нему» . Любой другой мотив — завеса между любящим и Возлюбленным. Когда не существует эгоистических преград, мистик растворяется в Единстве с тем, кого любит.

В абсолютной преданности любящий стремится к фане — полному растворению в Возлюбленном. Этот суфийский идеал был выражен в IX веке персом Абу Язидом аль-Бистами. Говорят, что он потерял сознание, произнося мусульманский призыв к молитве. Когда он пришел в себя, то заметил: чудо, что люди не умирают, произнося имя Аллаха, пораженные произнесением его имени с благоговением, которого заслуживает Единый. В своем стремлении раствориться в Боге аль-Бистами настолько забывал обо всем на свете, что, по преданию, говорил вещи, типа: «Под моей одеждой нет ничего, кроме Бога» или «Слава Мне! Как велика Моя тайна!»

Естественно, что власти были обеспокоены возможностью таких кощунственных заявлений. Сами суфии знали опасность ослепления самодостаточности, свойственную мистическому пути. Они твердо настаивали на испытании и учении у достаточно проверенного, обученного и просветленного муршида (учителя) или шейха. Более глубокой практике обучались только высшие посвященные. Через шейха передавался бараках (благословение, священная сила) — от шейха к шейху и так далее, и цепочка восходила к Мухаммеду, который, как считается, передал бараках Али.

Появилось множество эзотерических орденов (тарик), большинство которых духовно восходят к Джунейду. Он учил необходимости неустанного очищения, постоянной серьезной проверки мотивов и действий человека. Он знал, кроме того, насколько опасно открыто заявлять о своем мистическом понимании : приверженцы внешней традиции могли счесть его слова кощунственными, и те, кто не имел подобного опыта, могли лишь буквально, следовательно ошибочно, истолковать их. Он призывал к затемненной речи, и значительная часть суфийской литературы после него состоит из метафор, понятных одним мистикам. Несмотря на такие предупреждения, опьяненные Богом мало заботились о своей физической безопасности и вызывали вражду к себе и к суфизму. Наиболее известный случай — история Мансура аль-Халладжа. После прохождения строгой аскетической практики он, говорят, явился к Джунейду. Когда учитель спросил: «Кто здесь?», ученик ответил: «Ана'ль Хагг» («Я Абсолютная истина», то есть «Я — Бог»). После того как Джунейд прогнал его, аль-Халладж отправился в Индию и на Ближний Восток, пытаясь открыть сердца людей для Бога. Он писал о величии Пророка Мухаммеда и ввел в поэтику божественной любви сравнение с мотыльком, который в опьянении летит на огонь и, сгорая, постигает внешнюю реальность.

Политические маневры сделали возможное духовное возрождение угрозой властям на родине аль-Халладжа, и он был заключен в тюрьму и в конце концов был убит за свое «Ана'ль Хагг». Однако в настоящее время многие считают аль-Халладжа величайшим из мусульманских святых, поскольку ясно, что он говорил не от лица своего конечного «я». Подобно Пророку, который, по преданию, сказал: «Умрите прежде, чем вы умрете», аль-Халладж уже умер для себя, так что в нем не осталось ничего, кроме Бога.

Более умеренный суфизм начал прокладывать свой путь в суннитскую ортодоксию через Абу Хамида аль-Газали. Это был известный теолог, но он почувствовал необходимость оставить свое высокое положение ради жизни, полной духовного служения. Обратив взгляд внутрь себя, он открыл таинственные истины, которые спасли его от растущего неверия в истинность религии. Его убедительные труды сочетали общепринятую мусульманскую теологию с утверждением, что суфизм необходим для поддержания мистического сердца традиции. К XIV веку три религиозные науки были приняты в ортодоксии: юриспруденция, теология и мистика.

На протяжении столетий к суфизму добавлялись и другие элементы. Некоторые суфии усвоили учения других религий, подчеркивая, что Коран ясно утверждает: через всех пророков говорил один и тот же Голос. Например, Шихабуддин Сухраварди (1153-1191) совместил ряд исламских течений с духовными идеями зороастрийцев древнего Ирана и с сокрытой традицией Египта. Его труды полны упоминаний о небесном свете и ангельских чинах. Мы, люди, произошли от ангелов и из мира света, писал он; здесь, на земле, мы в изгнании, стремимся к нашему истинному дому, ищем той сияющей чистоты, смутно вспоминаемой в этом темном мире материи.

Хотя суфийские учения и практика были со временем отчасти систематизированы, они сопротивляются доктринальному, строго очерченному определению. Они возникли в сердце мистического опыта, который отрицает логику. Парадокс, метафора, мир творческого воображения — эти характеристики суфийской мысли лучше выражены в стихах и рассказах. Любимый персонаж в суфийских сказках — Молла Насреддин, мудрый глупец. Вот пример, рассказанный Идрисом Шахом:

«Однажды Насреддин пришел в чайхану и объявил: Луна полезнее Солнца. — Почему?, — спросил кто-то. Потому что ночью нам свет нужнее, — ответил Насреддин».

Эти «шутки» ставят в тупик мысль, показывая ограниченность обыденного мышления, и в то же время в них содержатся искры метафизического просветления для тех, кто ищет более глубокого значения.

Поэзия для суфиев — средство выражения глубины и сложности отношений с божественным. Джалаладдин Руми, живший в XIII веке и основавший орден дервишей Мевлеви (известный своими «вращающимися дервишами», пляски которых ведут к надмирному блаженству), был к тому же мастером мистической поэзии. Он рассказывает о верующем, возгласы которого «О Аллах!» получили наконец ответ Бога:

«Не Я ли призвал тебя к служению?

Не Я ли открыл тебе свое имя?

На твой призыв "Аллах!" следовал

Мой ответ "Я здесь!"

Твоя тоскующая боль — Мое послание к тебе.

Для всех тех слез, и воплей, и мольбы

Я был притягивающим центром,

и Я дал им крылья».

Целью суфизма было настолько очиститься от своего «я», чтобы человек стал идеальным зеркалом божественных атрибутов. Основная практика называется зикр («вспоминание»). Она состоит в том, чтобы шевелить сердце и пронзать солнечное сплетение — местонахождение «я» — специальными движениями головы и повторением « Ла илаха илл-Алла», что суфии понимают эзотерически: нет ничего, кроме Бога. Ничто в этом эфемерном мире не истинно, кроме Создателя; ничто не будет длиться вечно. По мере того как семь покровов «я» — иллюзия, ожидание, привязанность, обида, эгоизм, тревога, дерзость — с годами спадают, это становится единственной истиной, и остается один только Бог.

« Пред. - След. »