Елизавета Юрьевна Пиленко (Скобцова)

В монашестве - Мать Мария,

монахиня Константинопольского Патриархата, святая.

Поэтесса, мемуаристка,

участница французского Сопротивления

1891 - 1945 гг.

Лиза Пиленко родилась 8 (20) декабря 1891 года в Риге в семье юриста Ю.Д. Пиленко. У Лизы было много друзей. Одной такой дружбой она гордилась долгие годы. Ей было пять лет, когда Константин Петрович Победоносцев - обер-прокурор Священного Синода - впервые увидел её у бабушки, с которой у них была старинная дружба. Когда Лиза жила в Анапе, они переписывались. Пока девочка была маленькой, письма были попроще; но со временем они стали более серьёзными и нравоучительными. Позже Елизавета Юрьевна вспоминала: “В минуты детских неприятностей и огорчений я садилась писать Константину Петровичу, и мои письма к нему были самым искренним изложением моей детской философии… ”.

Начало двадцатого столетия для России выдалось трудным: вначале Японская война, потом вооружённое восстание 1905 года, студенческие волнения. “В моей душе началась большая борьба, - вспоминала Елизавета Юрьевна. - С одной стороны, отец, защищавший революционно настроенную и казавшуюся мне симпатичною молодёжь; а с другой - письма Победоносцева”. И Лиза решила выяснить всё у самого Константина Петровича. Не без волнения она пришла к нему и задала один единственный вопрос: “Что есть истина?”. И старый друг понял, какие сомнения мучают девушку и что делается в её душе.

“Милый мой друг Лизонька! Истина в любви. Правда, многие думают, что истина состоит в любви к дальнему. Но это не так. Если бы каждый любил своего ближнего, находящегося около него, то любовь к дальнему была бы не нужна. Так и в делах: дальние и большие дела - не дела вовсе. Настоящие дела - ближние, малые, незаметные. Подвиг всегда незаметен. Подвиг не в позе, а в самопожертвовании, в скромности…”.

Жизненные пути-дороги завели семью Пиленко сначала в Анапу, а в 1906-м — в Петербург.

Здесь Лиза увлеклась поэзией, начинает сама писать стихи. Заводит дружбу с Анной Ахматовой, бывает в гостях у Михаила Волошина.

Весной 1912 года в «Цехе поэтов» вышел в свет ее первый поэтический сборник «Скифские черепки». А в 1913-м, в самый канун Первой мировой войны, Лиза оказалась в Москве, и все заслонило чувство ее неразделенной любви к А. Блоку, который посвятил ей стихотворение «Когда Вы стоите на моём пути, такая живая, такая красивая…».

Начавшаяся Первая мировая усилила в ней тягу к религии; началась пора поиска пути к Богу. В 1915 году молодая поэтесса издает философскую повесть «Юрали», полную евангельских мотивов. Герой повести — странствующий мыслитель, взыскующий истину и обретающий ее в любви к людям: «Отныне я буду нести и грех, и покаяние, потому что сильны плечи мои и не согнутся под мукой этой». Юрали «расточал душу свою всем», «расколол сердце свое на куски, растопил любовь свою» на многих грешников.

В восемнадцать лет Лиза вышла замуж за Кузьмина-Караваева, молодого юриста, тоже увлекавшегося литературой.

Со временем она начинает понимать суетность и никчёмность литературно-философских диспутов. Богемные литературные собрания отходят на второй план, молодая женщина продолжает свой путь в поисках веры. По благословению правящего митрополита Петербургского она - первая женщина - посещает богословские курсы при Духовной академии, по окончании которых успешно сдает экзамены.

Вскоре она разводится с мужем. Стремясь быть “ближе к земле”, она оставляет Петербург и уезжает в Анапу, в своё имение. Здесь 18 октября 1913 года у неё родилась дочь Гаяна.

Когда разразилась революция, Лиза примкнула к партии социалистов-революционеров. Идеалистические взгляды эсеров, пытавшихся соединить западную демократию с русским народничеством, в тот момент были ближе всего её настроениям.

В 1918 году, в разгар гражданской войны, Елизавету Юрьевну выбирают членом муниципального совета - ответственной за образование и медицину. А вскоре она становится городским головой. Теперь ей приходится искать выход из самых невероятных ситуаций, которые возникают в связи с трудностями гражданской войны и постоянной сменой власти. Так, отстаивая при большевиках порядок в городе, она бесстрашно противостояла матросам-красноармейцам, спасая культурные ценности. Когда же Анапу захватили белые, Елизавету Юрьевну обвинили в сотрудничестве с местными Советами. Дело было передано в военный трибунал. К счастью, всё обошлось двумя неделями домашнего ареста. На благополучный исход судебного дела во многом повлиял Даниил Ермолаевич Скобцов, видный деятель кубанского казачьего движения. Вскоре после суда Елизавета Юрьевна и Даниил Ермолаевич повенчались.

После победы большевиков в гражданской войне в жизни Елизаветы следует череда переездов: Грузия, Константинополь, Сербия и, наконец, Париж... За это время у неё родились сын Юрий и дочь Настя.

Зимой 1925-26 годов маленькая Настя тяжело заболела и 7 марта 1926 года скончалась. Смерть девочки потрясла Елизавету Юрьевну. В своих воспоминаниях она пишет: “Много лет я не знала, что такое раскаянье, а сейчас ужасаюсь ничтожеству своему... Рядом с Настей я чувствовала, как всю жизнь душа по переулочкам бродила, и сейчас хочу настоящего и очищенного пути - не во имя веры в жизнь, а чтобы оправдать, понять и принять смерть. О чём и как ни думай, большего не создать, чем три слова: “любите друг друга”. Только любить нужно до конца и без исключения, и тогда всё оправдано и вся жизнь освящена, а иначе мерзость и тяжесть…” Эти строки можно считать поворотными в жизни Елизаветы Юрьевны, началом того пути, к которому она так долго внутренне готовилась: без остатка отдать себя ближним.

Во Франции она начинает участвовать в собраниях Русского Студенческого Христианского Движения (РСХД) и быстро заслуживает там всеобщее признание. В 1926 году Елизавета Юрьевна посещает богословские курсы на Сергиевском подворье в Париже, а с 1930 года она - секретарь РСХД. При её содействии были открыты приходская школа, миссионерские, лекторские курсы, а также курсы псаломщиков. Начал издаваться журнал.

Далее следует ещё одно потрясение - умирает её старшая дочь Гаяна. В 1932 году Елизавета Юрьевна решает принять монашество, и 7 марта приняла постриг с именем Мария - в честь преподобной Марии Египетской.

В начале 30-х годов мать Мария создаёт объединение «Православное Дело», целью которого было оказание социальной помощи малоимущим и морально опустившимся людям.

“У меня материнское чувство ко всем, - писала она, - к докерам Марселя, шахтёрам железорудных месторождений в Пиренеях, к душевнобольным, наркоманам и алкоголикам”.

Были открыты два приюта для бедных и дом для выздоравливающих туберкулёзных больных. Естественно, что большое количество подопечных было очень тяжело обеспечить всем необходимым в столь тяжёлое время. Мать Мария плотничала, красила стены, шила, доила коров, полола огород... и делала многое другое, жертвуя ради ближних своей монашеской жизнью. ”Сейчас не время для аскезы и уединения, - говорила она, - гораздо важнее отдать себя болящим и бедным людям”.

В своих трудах она писала:

“Беда в том, что старая монашеская община слишком часто ценит, оберегает и распространяет свой уют”.

И далее обращалась к монашествующим:

“Пустите за ваши стены беспризорных, разбейте ваш прекрасный уставной уклад вихрями внешней жизни, унизьтесь, опустошитесь (хотя разве это сравнится с умалением, с самоуничтожением Христа?). Примите обет нестяжания во всей его суровости, сожгите всякий уют, даже монастырский, сожгите ваше сердце так, чтобы оно отказалось от уюта, тогда скажите: "Готово моё сердце, готово”...

С приходом во Францию немецких оккупантов в 1940 году начинаются крупномасштабные преследования лиц еврейской национальности. К этому времени мать Мария уже тесно сотрудничает с антифашистским движением и активно помогает находящимся в опасности евреям: вместе с друзьями получает для них поддельные документы, скрывает их от нацистов и организует заключённым пересылку писем и посылок.

Когда тысячи евреев были согнаны на велодром d'Hiver, мать Мария успешно проникала на спортивный стадион и с помощью сборщиков мусора тайком вывозила еврейских детишек в мусорных ящиках.

"Есть один миг, - как-то написала она, - когда начинаешь гореть любовью и приобретаешь внутреннюю потребность бросить себя к ногам другого человека. Одного такого мига достаточно. Сразу понимаешь, что вместо того, чтобы лишиться жизни, она возвращается тебе вдвойне".

Её отношение к нацистам было категоричным: “Во главе “расы господ”, - говорила Мать Мария, - стоит безумец, параноик, место которого в палате сумасшедшего дома, который нуждается в смирительной рубахе, в пробковой комнате, чтобы его звериный вой не сотрясал вселенную”.

После нападения Германии на Советский Союз в Париже и его окрестностях было арестовано больше тысячи русских эмигрантов, среди которых было много соратников матери Марии по “Православному Делу”.

8 февраля 1943 года, по доносу агента гестапо, внедрённого в приют, фашисты арестовали сына матери Марии Юру, а через некоторое время и её саму. После допросов их отправили в этапный лагерь Компьен, где они в последний раз видели друг друга. По свидетельству очевидцев, перед расставанием они держались твёрдо, но лица их были бледны… Оттуда Юру увезли в Бухенвальд, а мать Марию в вагонах для скота, без воды и уборных, в течение нескольких суток везли в женский лагерь Равенсбрюк, находившийся в Восточной Германии. Где ей вместо имени был присвоен номер 19263.

В последнем письме своим друзьям в Париж, позже найденном в чемодане, возвращённом в его дом, Юрий писал: “Я совершенно спокоен, даже отчасти горд разделить мамину судьбу. Я обещаю вам, что вытерплю всё с достоинством... Я могу абсолютно честно сказать, что больше ничего не боюсь. Я прошу всех, кому причинил боль, простить меня. Христос с вами”.

Зимой 1944 года в возрасте 24 лет Юрий погиб. По одним свидетельствам, он умер от истощения, по другим - был отправлен в газовую камеру...

В ужасных условиях лагерной системы мать Мария не сломалась и смогла сохранить своё человеческое достоинство. “Она никогда не бывала удручённой, - вспоминала одна из узниц, - и никогда ни на что не жаловалась…”

В лагере всех заключённых готовили к преждевременной смерти и поэтому очень плохо кормили. И это при огромных физических нагрузках. Пленники ели даже отбросы, если они были съедобны. В таких условиях мать Мария умудрялась откладывать пищу для других, совсем истощённых людей.

На узниц мать Мария оказывала огромное влияние, все её очень любили, а молодёжь особенно ценила её заботу:

“Она взяла нас под своё крыло, - вспоминала бывшая заключённая Жакелин Пейри. - Мы были отторгнуты от наших семейств. Она же в каком-то смысле заменяла нам семью. Молодым женщинам мать Мария читала Евангелие и толковала его”.

Бывшая узница С.В.Носович рассказывала:

“В ноябре 1944 года в лагере Равенсбрюк одна советская пленная сказала мне: “Пойдите, познакомьтесь с матерью Марией, у неё есть чему поучиться”.

И вот, я пошла в 15-ый барак, где находилась матушка. И мы познакомились.

Я была в другом блоке, и частые встречи были невозможны. Беседы наши проходили во дворе лагеря. Мать Мария в лёгком пальто ёжилась от холода. Физически, как и все, она была измучена ужасными условиями лагерной жизни. Впрочем, на это она мало жаловалась. Больше её угнетала тяжкая моральная атмосфера, царившая в лагере, исполненная ненависти и звериной злобы… У матушки был гнев не на немцев, а на фашизм: она пошла на борьбу против нацизма как христианка и за самую сущность христианского учения, и не раз повторяла: “Вот это у них и есть тот грех, который, по словам Христа, никогда не простится - отрицание Духа Святого”.Она близко сошлась со многими советскими девушками и женщинами, бывшими в лагере, и всегда говорила о том, что её заветная мечта - поехать в Россию, чтобы работать там не словом, а делом, и чтобы на родной земле слиться с родной церковью...”

Как-то на перекличке она заговорила с одной советской девушкой и не заметила подошедшей к ней женщины из СС. Та грубо окликнула её и стеганула со всей силы ремнём по лицу. Матушка, будто не замечая этого, спокойно докончила начатую по-русски фразу. Взбешённая эсэсовка набросилась на неё и начала осыпать ударами ремнём. Но та её даже взглядом не удостоила… После матушка говорила мне, что и в такую минуту никакой злобы на эту женщину не ощущала: “Будто её совсем передо мной не было”…

В конце января 1945 года её увезли вместе с другими ослабевшими узницами в Югендлагерь (филиал Равенсбрюка), который являлся миниатюрным лагерем смерти. Там условия были ещё хуже: переклички занимали вдвое больше времени, дневной рацион составлял 60 граммов хлеба и половину половника жидкой баланды; а зимой, при минусовой температуре, были отобраны одеяла, пальто, ботинки и чулки... Когда затем её перевели обратно в Равенсбрюк, на неё было страшно смотреть: от неё остались кожа да кости, глаза гноились, от тела шёл тот кошмарный запах, что исходил от больных дизентерией...

Иногда Мать Мария меняла хлеб на нитки и иголки для того, чтобы вышивать образы, которые давали ей силу. Её последнее произведение искусства - вышитая икона Марии, Матери Господа, держащей младенца Иисуса: на Его руках и ногах уже были раны от Креста.

30 марта 1945 года, в Страстную Пятницу, уже отчётливо слышалась артиллерийская канонада наступающей Советской Армии. После полудня фашисты устроили очередную “селекцию” в главном лагере: заключённых заставили маршировать с целью выявления среди них наиболее ослабленных для отправки их в Югендлагерь на смерть.

Мать Мария не была отобрана. Но, желая спасти молодую советскую женщину, у которой на Украине осталось трое детей - она незаметно для эсэсовцев встала в строй отобранных 260 узниц вместо неё…

Однако сил её хватило только на переезд в “лагерь смерти”. Бывшая заключённая Инна Вебстер писала: “К вечеру мать Мария еле ходила, а порой просто ползала… А 31 марта ей вместе с несколькими обессиленными женщинами приказали построиться на улице. Затем узниц поместили в кузов грузовика и увезли…”

Помощник коменданта лагеря Шварцгубер вспоминал: “По прибытии на место женщинам было приказано раздеться... Затем их согнали в камеру и заперли двери. По нашему приказу заключённый-мужчина забрался на крышу и бросил газовый баллончик в камеру через трап, который тут же закрыл. Внутри сразу раздались стоны и плач... А через две минуты всё стихло”…

А ровно через сутки после казни, 1 апреля 1945 года, в светлый день Пасхи, войска 2-го Белорусского Фронта освободили оставшихся в живых узниц Равенсбрюка и Югендлагеря...

16 апреля 2004 года Священный Синод Вселенской Православной Церкви (Константинопольского Патриархата) причислил монахиню Марию (Скобцову) к лику святых.

P.S. “Это только здесь, над самой трубой, клубы дыма мрачные, - сказала как-то матушка Мария одной из напуганных видом крематория узниц, - а поднявшись ввысь, они превращаются в лёгкое облако, чтобы затем снова развеяться в беспредельном пространстве… Так и наши души, когда-нибудь оторвавшись от грешной земли, в лёгком неземном полёте уйдут в Вечность. Для новой, радостной жизни…”

По материалам сайта: http://mere-marie.com/