3.2. Знания, приобретенные...

Знания, приобретенные в каждом воплощении, «не на чем будет записать» без ощущения того, «что есть начало и радость, первоначало и вечность» — без опоры на свое истинное «Я», пребывающее в трех Мирах. Однако само по себе ощущение Тонкого мира в нашей земной жизни еще не решает задач существования и развития личности. Нотные линейки могут остаться незаполненными, обилие «пауз» способно свести на нет начатую мелодию, неправильный «ключ» — увлечь в беспросветную бездну. Человек всегда остается «композитором», свободным творцом своей «песни», своей судьбы. Она может вылиться в прекраснейшую симфонию, или в безобразную какофонию, или в шакалиный вой, или в цыплячий писк. Делясь с нами в стихах собственным «композиторским опытом», Н.К. не покушаясь на чужую индивидуальность, не навязывая готовых решений на все случаи жизни, открывает нам глаза на невидимые в привычных условиях «нотные линейки» тонкого мира и чутко направляет нас на «свободную композицию» в ключе Космической эволюции человечества.

Конкретная жизненная канва придает поэзии Н.К. особую убедительность, однако то, что сам Н.К. назвал «настроениями жизни», отнюдь не подчеркивает «личного», не выдвигает «Я» поэта на первое место. Обобщенные образы и средства выражения, к которым прибегает Н.К., как бы уводят читателя из субъективного мира поэта в мир людей, принадлежащий всем и тревожащий всех. По разным поводам и в разное время каждый мыслящий человек может сказать себе словами Н.К.:

 «...Приятель, опять мы не знаем?

Опять нам все неизвестно.

Опять должны мы начать.

Кончить ничто мы не можем».

(«Не можем»)

Или:

«...Мальчик спросил: может ли он

для добра и для знанья убить человека?

Если ты умертвил жука, птицу и зверя,

почему тебе и людей не убить?»

(«Не убить?»)

Или:

«...Уговори себя думать, что злоба людей неглубока.

Думай добрее о них, но врагов и друзей не считай!»

(«Не считай»)

Или:

«Над водоемом склонившись

мальчик с восторгом сказал:

«Какое красивое небо!

Как отразилось оно!

Оно самоцветно, бездонно!»

«Мальчик мой милый, ты очарован одним отраженьем.

Тебе довольно того, что внизу.

Мальчик, вниз не смотри!

Обрати глаза твои вверх.

Сумей увидать великое небо.

Своими руками глаза себе не закрой».

(«Не закрой»)

Многосторонняя «проверка доспехов», показанная в цикле «Мальчику» — это обязательная программа для каждого, серьезно решившего вступить на путь Служения. Вместе с тем, эта программа столь универсальна, что реализация любой ее части совершенствует человека независимо от того, осознал ли он задачи Служения или еще далек от этого. Н.К. как бы испытывает на «мальчике» готовность к положительным действиям во всех жизненных обстоятельствах, и основное заключается в том, что эта готовность — готовность духа. Духовная подготовка и развитие зоркости в распознавании «Священных знаков», то есть Плана Владык, протягивают и укрепляют между учеником и Учителем «Серебряную Нить», канал постоянного Общения. «Священные Знаки» расставлены для всех, и «мальчик», которому надлежит сдать экзамен на «аттестат зрелости», живет в каждом из нас. Услышать же Голос Благословенного и получить право Общения с Ним — этой черты достичь нелегко. Она предопределяется Кармой и Избранием. К этому готовятся и этого заслуживают жизненными подвигами многих воплощений. «Трижды позванным» назван Н.К. в «Ловце», что и определяет дистанцию между ним и подавляющим большинством людей, его окружающих, людей его времени.

Обратимся к другим источникам биографии Рерихов карельского периода их жизни. Здесь прежде всего, необходимо обратить внимание на повесть «Пламя». Она публиковалась у нас дважды,— в журнале «Север» с предисловием В. Бондаренко и в «Избранном», где В. Сидоров также уделяет немало места ее разбору в предисловии к книге. Упоминание о повести приводится и в книге ЖЗЛ о Рерихе, причем, там впервые указано на некоторые автобиографические моменты повествования. Это послужило основанием для сравнительных оценок жизни и поступков Рериха с героем, выведенным им в «Пламени», что завело в отдельных случаях слишком далеко. Безусловно, герой повести — художник, уединившийся на острове, — это отнюдь не Рерих, и меньше всего побудило его к написанию повести желание рассказать свою личную жизнь. Правильнее будет сказать, что в «Пламени» Рерих пытался показать некоторые обязательные моменты для жизни каждого человека, стремящегося к самосознанию, к духовному самоусовершенствованию, причем не просто показать, а подкрепить их личным опытом. Для этого Рерих придумывает героя повести, известного художника, написавшего серию картин и не желавшего их выставить, столь дорога эта серия ему была. После долгих уговоров он все-таки картины выставил, они имели большой успех у публики, и один издатель добился согласия художника воспроизвести их в печати. Однако художник не согласился на выдачу картин в типографию, а дал своему ученику снять с них копии, с которых и должны были сделать воспроизведения. Эти копии издатель застраховал на большую сумму как оригиналы, в типографии случился пожар, издатель получил страховку, и художник, чтобы не подводить его, вынужден был ее принять. А между тем в студии художника стояли целыми и невредимыми сами картины, которые он уже не мог показывать, ибо весть об их гибели получила широкую огласку и ему были высказаны сочувствия по случаю гибели столь прекрасных произведений. Вокруг этого случая и построена фабула повести. С самого начала здесь можно проследить художественную выдумку и канву, на основе которой она была придумана. В 1914 году издатель Кнебель готовил монографию о Рерихе, и в типографию были сданы многие картины, причем оригиналы, а не копии. Все они благополучно вернулись обратно. Но с началом войны русские черносотенцы учинили ряд погромов, в том числе из-за немецкой фамилии разгромили и типографию Кнебеля. В огне погибли клише для монографии Рериха, погибло и около 150 картин других русских художников к готовящейся Грабарем Истории русского искусства. Ни о каких страховых премиях Рериху за погибшие клише вопроса вообще не возникало. Как мы видим, фабула «Пламени» целиком придумана автором. Художнику потребовался этот вымысел для того, чтобы поставить своего героя в исключительно сложные условия, вызвавшие его бегство от людей. У него самого были другие причины для неудовольствий и разочарований окружающим миром, которые мы в повести и находим. Вернее даже не столько в самой повести (там они обезличены и обобщены), сколько в черновых записях к ней. Они носят чисто дневниковый характер. Среди последних имеются такие: «О звере и человеке надо сказать. О злобных лукавцах Боткине и Толстом, о негодяях подкупных Лазаревском, Кравченко, о глупцах Сабанееве, Зарубине, Бергольце, — много их. О друзьях — Куинджи, Григоровиче, Бенуа, Яремиче, Химоне, Рылове, Тенишевой, Мартене, Д. Роше, Ремизове, Горьком, Андрееве. Хочу написать о жизни. Вспомнить, что забываемо, но что часто значительней закрепленного печатью... Назвать мою жизнь бедной нельзя. Жизнь была особенной. Немногие ее знали. Волком в стае я никогда не ходил. Одиноким медведем иду я. Человека каменного века в первой книге моей я сравнил с медведем. Этот медведь похож на меня. Пусть буду медведем, лишь бы волком не быть. Поймете?»... «Будет так, как должно быть. Медведь вышел на меня, но остался цел. Огонь касался меня, но не сгорел. Подломился лед подо мною, но не утонул. В тумане остановилась лодка у стремнины, но не погиб. Лошадь шла горной тропинкой и оступилась, но удержался. Терял накопленное богатство и потери проходили бесследно. Злобная погоня неслась за мной, но не настигла. Клевета и ложь преследовали меня, но побеждала правда. Был обвинен в убийстве человека, но пережил и это измышление зла. Сидел со злобными лукавцами Боткиным и Толстым, но уберегся. Беседовал с глупцами Сабанеевым, Зарубиным, Бергольцем, но устоял. Это правда!»

Многие приведенные строки, с выпуском личных имен, почти без изменения вошли в повесть «Пламя». Здесь необходимо отметить еще один факт, а именно то, что первоначально Рерихом была задумана статья «Единство», для которой и были написаны эти отрывки, датированные 26 октября 1917 г. Все указанные в них факты — случаи из жизни Рериха. В этом черновике описаны и другие факты, имеющие прямое отношение к личной жизни художника. Например: «И вещие сны вели нас. И друг моей жизни, жена моя Лада, прозревала на всех путях наших. Нашла она водительство духа. И укрепила она путь наш», или: H

Впоследствии Рерих использовал дневниковые записи к статье «Единство», исключив в них все личные имена, все что могло быть истолковано как сугубо его собственная жизнь, в двух произведениях: в статье на искусствоведческую тематику под таким же названием и в повести «Пламя». Для последней и был придуман герой повести, художник, в уста которого автор вложил многие свои мысли. Чтобы обострить все те моменты, которые лично повлияли на него, Рерих заставил своего героя выставить картины вторично, объявив при этом, что они повторены им. И что же: «Опять картины стояли на тех прежних местах. Было то же самое освещение. На полу лежали те же самые ковры. И казалось воздух мастерской был тот же. И люди были те же. За исключением трех, четырех случайных, все сошлись. Так же ходили по кругу. Так же шептались. Но глядели смущенно. Они не поверили. Долго молчали потом. Искали часы. Вспоминали о назначенных часах. Куда-то спешили. И ласково, ласково жали руку. Они не поверили. Смотрели. Смотрели — слепые. Слушали — глухие. Неужели мы видим только то, что хотим увидеть?»

Художнику не поверили, что он мог повторить столь же хорошо картины, на первый вариант которых было затрачено около двадцати лет. Все сожалели о гибели картин, и те же самые полотна посчитали валкими, неудавшимися, в спешке сделанными, повторениями их. Высказывались даже мнения, что первые картины были написаны не самим художником, а заказаны им за большое вознаграждение заграничным мастером. Все это так подействовало на героя рериховской повести, что он решил уединиться и поселился далеко на севере, на отдаленном острове. Так он обрел спокойствие, предавшись творчеству, осознал свои собственные ошибки, подвел черту под пройденной жизнью и стал готовиться к новому ее этапу. «Знаю, что пламя мое уже не алое. А когда сделается голубым, то и об отъезде помыслим».

Мы знаем, что на самом деле Рериха вынудила выехать из Петрограда в Сортавалу болезнь, а на острове Тулонсаари, где была написана повесть «Пламя» и ландшафты которого в ней узнаются, он провел лето 1918 года в доме выборгского купца Баринова. Так что в повести были использованы лишь внешне похожие автобиографические моменты. Тем не менее, по своему внутреннему содержанию «Пламя» подчас достигает степени искренней исповеди самого Рериха и его провидческой мысли. Сколько раз он сталкивался с «закрытым глазом», с людскими предубеждениями, и сколько раз предвидел события, опасности, подстерегающие человечество на его путях! Не случайно под конец жизни им была написана картина «Бэда проповедник», эта настойчивая «песнь глухим». Но Рерих всегда оставался оптимистом и свою повесть «Пламя» он заканчивает словами из «Бхагавад Гиты»: «Знай, что то, которым проникнуто все сущее, неразрушимо. Никто не может привести к уничтожению то Единое, незыблемое. Преходящи лишь формы этого Воплощенного, который вечен, неразрушим и необъятен. Потому — сражайся».

Рерих готовился к новому этапу жизни, к новым битвам, что в полной мере проявилось в повести «Пламя», и в этом, заключается смысл и сила этого произведения. Зов был услышан и принят безоговорочно.

Раз получив зов из тонкого мира, человек следует за ним вслепую, не желая считаться с тем, что он еще более относителен, чем плотное состояние материи, в котором мы живем, и который является также обязательной областью Бытия. Здесь не может быть приоритета, а есть взаимосвязь, порождающая множество факторов. Имеющий такие же, даже еще большей амплитуды, градации, как мир плотный, тонкий мир находит проявления в нем наиболее близкими к земле аспектами, а именно — астральными построениями. Ими же зачастую пользуются и Силы Высшие при вынужденных вмешательствах в человеческую жизнь. Своим сердцем человек должен почувствовать откуда он слышит зов, будет ли он Голосом Иерархии или голосом пустой оболочки, застрявшей в Астрале и твердящей то, что ему удалось на земле совершить. Как отличить «Вещие сны» от простых, навеянных мимолетной земной мыслью или чьими-то несбыточными фантазиями? И этот вопрос стоял перед Рерихами, которые уже знали Водительство Высшее и Руководительство Учителя. Во всем приходилось разбираться самостоятельно, идти на ощупь по едва различимым кармическим вехам. В стихотворениях сюиты «Священные Знаки» Рерих замечает:

«...Иногда, кажется, будто звучит

Царское слово. Но нет.

Слов Царя не услышать.

Это люди передают их друг другу.

Женщина — воину. Воин — вельможе.

Мне передает их сапожник сосед.

Верно ли слышал он их от торговца,

ставшего на выступ крыльца?

Могу ли я им поверить?»

(«Поверить»)

Или:

«...Никто не идет. Ни одной точки.

Путника — ни одного.

Не понимаю. Не вижу. Не знаю.

Глаз свой ты напрягал бы напрасно».

(«Напрасно»)

Как настроить себя на правильное понимание случайно брошенных намеков, снов, видений? Как убедиться, что они действительно посылаются Учителем, а не являются астральной шелухой, искажением передаточного канала? Надо было считаться и с последней возможностью; ведь Рерихи широко пользовались астральными способами сообщения до того, как у Елены Ивановны окончательно не открылись центры. Да и тогда, когда это произошло, Голос Учителя нужно было различить, а сказанное Им понять. В какой-то мере это оставалось всегда, так как закон Кармы нерушим.

Но у Елены Ивановны была мера, особенное чутье Высшего Присутствия. Николай Константинович так описывает это в стихотворении «Властитель ночи». Оно было создано в Карелии, в 1918 году, одновременно с одноименной картиной. Картина представляет собой коленопреклоненную женскую фигуру перед откинутым пологом шатра. Его текст таков:

«Должен Он прийти — Властитель ночи.

И невозможно спать в юрте на мягких шкурах.

Встает Дакша, и встают девушки. И засвечивают огонь.

Ах, томительно ждать. Мы его призовем. Вызовем.

Огонь желтый, и юрта золотая. И блестит медь.

Начинается колдовство. Пусть войдет Он, желанный.

Придет ведунья. И зажжет травы. И вспыхнет зеленый огонь.

Надежда! И ожидание. Но молчат тени, и нейдет Он.

Ах, бессильны добрые слова. Пусть войдет та, злая.

И бросит красные травы. И заволочет туманом стены.

И вызовет образы. И духи возникнут. Кружитесь. И летите в пляске.

И обнажитесь, откройтесь. И мы удержим образы возникшие.

И сильнее образы и багровее пламя. Ах, приди и останься.

И протянулась и обняла пустое пространство.

Не помогло красное пламя. И вы все уйдите. И оставьте меня.

Здесь душно. Пусть тухнет огонь. Поднимите намет.

Допустите воздух сюда. И вошла ночь. И открыли намет.

И вот она стоит на коленях. Ушел приказ. Ушло вдохновение.

И тогда пришел Он, властитель. Отступила Дакша. Замирая.

И опустилась. Он уже здесь. Все стало просто. Ах, как проста ночь.

И проста звезда утра. И дал Он власть. Дал силу. И ушел. Растаял. Все просто».

 В этом стихотворении показана вся история общения Елены Ивановны с Учителем. «Властитель ночи» потому, что первые указы происходили во сне. Вспомним стих «Сон», образы снов переходили в картины и разгадывались задним числом. 1913 год. Спящим стражам приносится меч огненный. «Меч мужества» понадобился. Приходят сроки. Тогда же в начале 1914 года спешно пишутся: «Зарево» — с бельгийским львом, «Крик змея», «Короны» — улетевшие, «Дела человеческие», «Город обреченный» и все те картины, смысл которых мы после поняли.

Вначале были только подсказки, непонятные даже самим Рерихам. Они породили интерес, втягивали все больше и больше, захотелось знать обо всем. И сразу же была показана граница. О ней очень образно выразился Святослав Николаевич: «двери Туда открываются только с одной стороны. Насильно их не открыть, сколько бы мы не старались». Дакша пытается прибегнуть к различным, ведомым ей способам, но все напрасно. И тогда она догадывается — нужно лишь открыть свое сердце навстречу Властителю ночи, изгнав из него все постороннее. Кажется очень просто, но достигните этой простоты. Попробуйте изгнать все привычные мысли, все обыденные заботы, все настроения дня, все накопившиеся убеждения и предубеждения, все желания, все вопросы и вы почувствуете тогда, что в этой простоте заключена Высшая Мудрость самообладания. Лишь считанные единицы способны открыть полог своего сердца, изгнав из него все земное, а без этого не может состояться общения с Высшим, без этого всегда происходит навязывание своего вопроса, своих забот Учителю. А кто лучше знает нужное миру и ненужное ему в настоящий момент? Или только нужное для вас лично может заставить Владыку забыть о мире и заняться вами? Сказано: «Пошли волю Твою, Владыко, или дай, или возьми». До того, как навязывать свою волю Высшей Силе надо научиться познавать Волю Учителя. Много позже Елена Ивановна задавала вполне конкретные вопросы, она имела на это право, но эти вопросы никогда не затрагивали личной кармы и, кроме того, на усмотрение Учителя оставалось как ответить на них, и если не было сразу ответа, или он приходил в словах, которые требовали разгадки, то это принималось как должное.

В начале же было полное самоотречение как единственный способ допустить Учителя до своего сердца. Именно, в такие моменты становилось «Все просто», в такие моменты «Он давал власть. Давал силу», чтобы укрепить сознание, и ...«Уходил». Формула «Руками человеческими» вступила снова в силу, заботы каждого дня давали себя знать, и уже не с помощью Учителя, а с помощью силы, данной Им, самостоятельно принимались решения.

Такие, переживаемые время от времени, просветления лучше всего доказывали доподлинность связи с Учителем. В остальное время Рерихи были предоставлены самим себе, должны были сами решать, что им надлежит делать, как строить свою жизнь, чтобы выполнить завещанный им жизненный подвиг:

«Начатую работу Ты мне оставил.

Ты пожелал чтоб я ее продолжил.

Я чувствую Твое доверие ко мне.

Но многое не сказано Тобою, когда Ты уходил.

Под окнами торговцев шум и крики...

Тебя не мог спросить я: мешало ли Тебе все это?

Или во всем живущем Ты черпал вдохновенье?

Насколько знаю, Ты во всех решеньях от земли не удалялся».

(«Не удалялся»)

И это неудаление от земли порождало множество сложных проблем. На свой страх и риск нужно было распознать лики сотрудников, в малом нужно было разглядеть большое и никогда не упускать из виду главного, «руководящего знания», как основную меру вещей и событий. Все это достигалось в трудах, в неимоверной сложности постижения плана Высшей Воли, причем собственного постижения:

«Не знаю, когда сильно слово Твое?

Иногда Ты становишься обыкновенным.

И, притаившись, сидишь между глупцами, которые знают так мало.

Иногда Ты скажешь и будто не огорчаешься, если Тебя не поймут.

Иногда Ты смотришь так нежно на незнающего, что я завидую его незнанью.

Точно не заботишься Ты свой лик показать.

И когда слушаешь речи прошедшего дня,

Даже опускаешь глаза, точно подбирая самые простые слова.

Как трудно распознать все Твои устремленья.

Как не легко идти за Тобою.

Вот и вчера, когда Ты говорил с медведями,

Мне показалось, что они отошли, Тебя не поняв».

(«Не поняв»)

Трудно в земных условиях распознать Указания Учителя, Его Весть, ибо она приходит издали и вещает о далеком. Что надо делать сейчас, чтобы это далекое сбылось, надо решать самому. В этом отличие истинной Вести от подсказок из Астрала; последние всегда очень конкретны, они толкают на действия сегодня и недальновидны. Им неизвестен день завтрашний, или вернее сказать, они не думают о нем, высказывая полную безответственность перед будущим.

Рерихи в Карельский период жизни настроили себя на прием Вестей издали. Об этом говорят и картины 1917—1918 гг.: «Приказ», серия «Вечные всадники», «Облако-вестник», «Послание Федору Тирону», «Экстаз», «Неведомый судья», «Сыновья неба» и многие другие, перемеживающиеся с карельскими ландшафтами. Но может быть о том, что Весть получена и принята, лучше всего показывает «Героическая серия» Рериха. В ней в художественных образах карело-скандинавской легенды очень точно указан дальнейший путь Рерихов. Эта серия состоит из семи картин: 1. «Клад захороненный», 2. «Зелье нойды», 3. «Приказ», 4. «Священные огни», б. «Ждут», 6. «Конец великанов», 7. «Победители клада».

Картина «Клад захороненный» изображает глухой фиорд, где прячет клад одинокая фигура человека, приплывшего сюда на лодке. Пейзаж скандинавского характера. Мы знаем эту картину по повторению 1947 года. Она отличается от первого варианта интенсивностью красок и более обобщенным рисунком. Захороненный клад — это скрытая правда жизни. Все подступы к ней загородила злая колдунья (нойда — в карельской и скандинавской мифологиях — колдунья), но люди получают Приказ разыскать этот клад. Священные огни ведут к нему, но нужен еще Знак, чтобы пуститься на розыски. И люди терпеливо ждут, зорко всматриваясь в горизонт далеких островов. Это первый вариант картины «Карелия. Вечное ожидание». В ней мы видим четыре фигуры, три мужских и, одну женскую. Явный намек на четверых Рерихов. В позднейшем варианте этой картины, созданной в 1941 году, «Ждущая», Рерих оставил только одну женскую фигуру. В том и другом варианте — ожидание Вести, оповещающей, что путь открыт. Но на пути ждёт еще немало опасностей. Наконец, они преодолены. Об этом оповещает картина «Гибель великанов». Великаны — в скандинавской мифологии — демоны зла. И как апофеоз героического подвига, в последней картине мы видим «Победителей клада» — четыре фигуры выносят Огненное Сокровище из горных ущелий.

Характерно, что в 1947 году Рерих, как бы подтверждая исполнение завещанного, повторяет первую и последнюю картины «Героической серии» — «Клад захороненный» и «Победители клада». Учение Жизни принесено человечеству. То, что в 1917 году только еще намечалось сделать, было исполнено. Карельская природа, невольное уединение, сосредоточенность, которой нельзя добиться, живя в городе, много способствовали тому, что Зов был услышан и правильно истолкован. Это был Зов для всех четырех Рерихов, для Елены Ивановны, о которой Николай Константинович писал: «...жена моя Лада прозревала на всех путях наших. Нашла она водительство духа и укрепила она путь наш». Для их сыновей Юрия и Святослава, впервые познавших Священные Красоты Природы и значительность всего происходящего. Впоследствии Святослав Николаевич так скажет о впечатлении, которое произвела на него Карелия: «Среди многих переживаний как источников вдохновения я живо помню один случай, когда я был четырнадцатилетним мальчиком. Это было памятное богослужение в подземном склепе двух великих русских Святых, проводимое всеми отшельниками и анахоретами, которые вышли для этого из мест своего уединения. Здесь, в этом храме, вокруг гранитного саркофага стояли в торжественных одеяниях отрешившиеся от мира старцы. Их неподвижные, суровые и добрые лица были скрыты под покровом схимнических одеяний, и виднелись только серые, серые бороды. Худые пальцы держали длинные восковые свечи. Что может быть еще значительнее, чем состояние духа, когда находишься среди подвижников и можешь к их молитве присоединить свою? Я вижу это столь отчетливо, как много лет тому назад. Такие воспоминания не проходят, не тускнеют и вечно излучают свою Благодать». («Мой источник вдохновения», индийская радиопередача 7 марта 1980 г.)

Скажем больше — вся торжественная обстановка и вынужденное одиночество учили Рерихов прислушиваться к Голосу Безмолвия. Впервые он прозвучал для них, именно, среди Природы Карелии. Она явилась для них рубежом между освоением плотного мира и сознательным началом достижения плана мира Тонкого. До пребывания в Карелии мы наблюдаем лишь отдельные, не связанные между собой прикосновения к Тонкому миру. Они стоят вне всякой связи с действиями Рерихов, не оказывают на их жизнь сколько-нибудь значительного влияния. Рерихи прислушиваются к его феноменам, стараются разобраться в них, но их земная жизнь проходит в подчинении земным обстоятельствам. Они явно превалируют при принятии тех или иных решений. В карельский период происходит что-то существенное, что заставляет их в дальнейшем корректировать свои действия, и направлять свою жизнь согласно Указам, которые они получают тем или иным путем от Учителя. Способов общения множество, вплоть до широко распространенных тогда оккультных сеансов. Все они опробуются, пока не приходит тот единственный канал чисто духовного общения, при котором становится «все просто». Но эту простоту надо еще понять, осознать те образы, которые появляются, чтобы подсказать те или иные обстоятельства, навести мысль на то или иное решение. Даже когда общение сделалось ежедневным и вошло в жизнь Рерихов как обязательный ее компонент, лишь в отдельных случаях давался готовый ответ и то не касающийся личной кармы. Хозяином своей судьбы всегда остается сам человек.

В Карелии Зов Учителя стал для Рерихов уже главным. Его старались они услышать и правильно разгадать, так как осознали саму Его природу, не признающую готового, раз и навсегда обязательного для человека. Не случайно в черновике статьи «Единство» Рерих записывает: «Знаем властные зовы и провозвестия, не знаем происходящего, вспомним прошлое». В «Пламени» последняя фраза выпущена, она указывает на немаловажную деталь. А именно: то, что к этому времени Рерих начал «вспоминать» о прошлых жизнях, что позволяло лучше осознать самостоятельно те задачи, которые поставила перед ним Карма. И эта же Карма закрыла от него происходящее, которое всегда творится не нарушая свободной воли людей. Оказывается, в помощь дается План будущего строительства жизни. В записях к «Единству» мы читаем: «Делаю земной поклон Учителям Индии. Они внесли в хаос нашей жизни истинное творчество и радость духа, и тишину рождающую. Во время крайней нужды Они подали нам Зов. Спокойный, убедительный, мудрый знанием».

Для духовной биографии Рерихов повесть «Пламя», стихи из книги «Цветы Мории», стих «Властитель ночи» (он нигде опубликован не был), серия картин «Героика» имеют огромную роль. Они рассказывают о постепенном приближении Рерихов к Учителю, о том, что сначала необходимо «сосредоточение земное», без которого выполнить задачу текущего воплощения нет никакой возможности. Оно дает силу твердо стоять ногами на земле, и чтобы завоевать это качество — «сосредоточение тонкое» отодвигается во времени. Мы видим вокруг сотни примеров, когда преждевременное познание Тонкого мира останавливало человека в своем развитии. Происходило погружение в него, человека завлекала феноменальная сторона «надземного», и в результате не состоялось главного— сосредоточения огненного, «когда сердце вмещает и небесное и земное». Соблазняет человека легкость достижений, «всезнание», якобы присущее тонкому миру. А где она эта легкость?

Сказано: «...Без зова никто не дойдет. Без Проводника никто не пройдет! В то же время нужно личное неукротимое устремление и в то же время готовность на трудности пути. По обычаю, приходящий должен известную часть пути пройти одиноко. Даже бывшие в непосредственном сношении с Нами перед приходом не ощущают Наших вестей, так должно быть по-человечески...». («Листы Сада. М.», книга 2, ч. 3, V, 18.)

Рерихи закончили часть пути, который суждено было пройти одиноко. Отныне они знали о Покровительстве, о возложенной на них задаче и приступили к ее исполнению. Приступили с полным знанием всех трудностей Служения и полной готовностью преодолеть их. Этим и заканчивается их срок пребывания в Карелии.

К этому времени поступило предложение из Стокгольма организовать там персональную выставку Н.К. Ее вернисаж состоялся 8 ноября 1918 года. Впервые за продолжительное время Рерих вышел из изоляции на широкую европейскую арену. Между тем, его уже успели похоронить. В далекой Сибири распространился слух о его якобы гибели там. Известный русский поэт, друг Маяковского, Николай Асеев написал по этому случаю стихотворение, датированное 14 октября 1918 года и прочтенное на вечере, посвященном памяти Рериха. Вот оно:

 РЕРИХ

Тому, кто шел на безымянный берег, в могилу клали меч, копье и лук.

Кто ж на щиты тебя поднимет, Рерих, последний, может, рюриковский внук?

Вели коня в седле за павшим князем, и посреди вонзенных в землю стрел

Гроб на костер слагали, а не наземь, чтоб он при всех в живом огне сгорел.

А ты, плененный древней русской сказкой, влюбленный в память сумрачных времен,—

Твой конь увяз среди трясины вязкой во тьме, в лесу до шелковых стремян...

Но верим мы: пройдут года, и ты, чей упорный взор испепелял века,

Восставишь старый, пламенный обычай — ладью времен вернет твоя рука.

Не нашим поколеньем, быть может, грядущим — исполнен будет он:

Зажгут костер, тебя на щит возложат и понесут весной на горный склон.

Промчатся снова кругом лета, зимы... О юноши, взгляните же назад:

Князь на костре горит неугасимо, и пламя, пламя плещется в глаза!

Поэт не знал, сколь пророческими окажутся его слова. Через три десятилетия на Гималайских склонах будет зажжен костер, и тело Рериха предадут всеочищающему огню. Но это случится уже после того, как Учение Агни Йоги будет дано грядущим поколениям и негасимое Пламя Живой Этики вернет «Ладью времен» — издревле живое Слово Истины. Пока же Рериху предстояло самому заботиться о том, чтобы его конь «не увяз среди трясины вязкой во тьме, в лесу до шелковых стремян».

« Пред. - След. »