2.2. Первые встречи...

Первые встречи, дальнейшее знакомство, пробуждение взаимного чувства — все это у Н.К. и Е.И. протекало в плане «сосредоточения земного», однако скорее «всеохватывающего», чем «всепоглощающего». Не только о личном счастье, но и о большой творческой жизни думал Н.К., готовясь к женитьбе. Это видно из его дневников, где рядом с упоминаниями об Е.И. разбираются самые разнообразные вопросы художественной деятельности и взаимоотношений с окружающими людьми. Очень показательно и такое письмо к Е.И. от 28 июня 1900 г.: «Ты пишешь, что мы самые обыденные люди; будем скромны и скажем, что и все люди обыкновенные едят, пьют, болтают все на один манер. Но для наших успехов мы сами не должны считать себя заурядными людьми,— тогда пропадет смелость и уверенность, а без этих качеств никакого города не возьмешь.

В момент творчества, а творчество проявляется, как известно, во всем, до малейшего жеста и интонации включительно, всякий человек считает себя выше всех (это чувство вполне инстинктивно), считает все своим и винить его за это (скверное) чувствование не приходится, ибо иначе не было бы и творческого порыва, а всякий творческий порыв, конечно, дает больше счастья людям (вызывает ли он улыбку, смех, радость, сознание добра и зла пр.), чем любая рассчитанная методическая деятельность. Этот же творческий момент важен не только для воспринимающих результат его, но и для самого автора, который очищается духовно, на миг сбрасывая всю пыль и грязь, наложенную на человечество вековою, как ее называют культурою нашей, так изломавшею и унизившею наше основное человеческое достоинство и превратившею людей в какие-то чернильные бланки с ярлыками.

За эти моменты и ценится так высоко искусство! Стали бы люди так почитать его представителей, которые со стороны экономической являются язвами государства!

Но по счастью, мой обыденный человек, дух еще царит над практикой, и до той поры и думать не смей о своей обыденности, а думай, сколько разнообразных счастливых чувствований можешь ты дать человечеству и среди общей радости создать и свою.

Особенно порадовало меня появление в Твоих письмах дум и размышлений, будем ими делиться, моя хорошая, добрая Лада».

Что именно помешало Н.К. и Е.И. обвенчаться осенью 1900 года и вместе поехать за границу, как это было задумано? Вероятно, стечение многих обстоятельств, среди которых были болезнь и смерть отца. Имущественное положение Константина Федоровича было далеко не столь блестящим, как это казалось со стороны, и после его кончины сразу же пришлось приступить к различным ликвидациям, чтобы получить средства на жизнь и дальнейшее образование детей.

Из опубликованных биографий Н.К. мы знаем о его отце сравнительно мало и, в основном, лишь о тех годах, когда он уже был известным в Петербурге нотариусом с обширным кругом знакомств среди ученых, художников, литераторов. Константин Федорович принадлежал к шведскому роду, поселившемуся на территории нынешней Латвийской ССР, невдалеке от Балтийского побережья, где-то около города или в самом городе Айзпуте (б. Газенпот). В прошлом это был небольшой уездный городок в Курляндии со старинным замком, построенным в 1263 году Тевтонским орденом. Эта часть Курляндии была местом частых войн и, до того как перешла к России, находилась в подчинении и Литвы, и Швеции, и Дании, и Польши.

Представители фамилии Рерихов занимали видные военные посты в России, начиная с царствования Петра I . Братья деда Н.К. служили в привилегированном Кавалергардском полку и участвовали в Отечественной войне 1812 года. Дед Н.К. пошел по гражданской службе, долго жил в Риге и занимал значительный по тому времени пост губернского секретаря. Как младший в семье (ему было 12 лет, когда его братья сражались под Бородином), он не владел наследственной недвижимостью.

Судя по воспоминаниям и документам самого Н.К., его детство прошло в доме № 25, по Университетской набережной, где помещалась нотариальная контора и квартира К. Ф. Возможно, что в свой особняк Мария Васильевна переселилась с детьми после смерти мужа, однако он числился ее собственностью еще при жизни его и упоминается в «формулярном списке нотариуса г. С.-Петербурга, округа С.-Петербургского Окружного Суда — Константина Федоровича Рериха».

Имение «Извары» было приобретено с запутанными судебными тяжбами о каких-то спорных участках. Управляющие попадались К. Ф. не особенно радивые: мелиоративную систему запустили, племенной скот разбазарили. Большие средства вложил Константин Федорович в построенную в «Изварах» сельскохозяйственную школу, которую вскоре пришлось закрыть. Верных доходов от имения ждать не приходилось и, поэтому с ним расстались еще во время болезни Константина Федоровича, или сразу после его смерти. Во всяком случае имеется свидетельство, что последний раз в «Изварах» Н.К. был летом 1898 г.

Поскольку Н.К., имевший юридическое образование и право на наследование нотариальной конторы отца, во владение этой конторой вступить не пожелал, пришлось заняться и ее ликвидацией. Так что траур по отцу и хлопоты, легшие на плечи Марии Васильевны, могли оказаться веской причиной для отсрочки бракосочетания Н.К. и Е.И. Однако свою поездку за границу, связанную с необходимостью продолжить художественное образование, Н.К., откладывать уже не мог, и осенью 1900 года один поехал во Францию.

Письма Н.К. к Е.И. заслуживают того, чтобы привести из них несколько отрывков. В них отразилась и тоска в разлуке с любимым человеком, и тревога за него, и страхи за дальнейшую общую судьбу при долгих молчаниях Е.И., и живой обмен с нею мыслями, идеями, планами на будущее. Вот отрывок из одного письма без даты (на письме значится «среда — четверг»): «...Если Ты временно думаешь заслонить недостижимую жизнь другою жизнью, то помни, что не следует за неимением скамейки садиться в помойную яму. Миленькая, не погуби способностей своих, ведь чутье развивается в нас до известного времени, а потом оно грубеет; дорогая, не пропускай этого времени — оно так недолго, оно пролетит так быстро, и если за это время в Тебе не вырастет чего-либо крепкого и здорового, то тогда останется один хмельной перегар и горечь ничем не поправимая. Дальше от больших компаний! Глубже в себя! Если хочешь сделать что-либо достойное. Быть художником, вести за собой публику, чувствовать, что каждой нотой своей можешь дать смех или слезы — это ли не удовлетворение.

...Что же касается до прописных сентенций твоих родных и знакомых, то они меня мало трогают, ибо цыплят по осени считают; а я отнюдь не считаю, что моя осень наступила, или даже приблизилась. Лишь бы я сам знал, что я делаю, а там хоть бы не только тряпкой, а даже много хуже прозывали — это до меня не касается.

...Какая у нас русских скверная манера ни во что не ставить человеческую личность и раскусывать ее, словно она орех. Ведь послушаешь людские речи, так выйдет — надевай камень на шею и умирай — ан нет, не умрем, а будем сражаться!

Вчера был со мной курьезный случай. Сочинил я эскиз „Мертвый царь” — когда скифы возят перед похоронами тело царя по городам его. Вечером же был у знакомых и втянули меня в столоверчение, в которое, как я, помнишь, говорил Тебе, вовсе не верю. Можешь представить себе мое изумление, когда стол на мой вопрос „который из моих сюжетов лучший?” выстукивает: „Скифы мертвого человека хоронят”. Никто из присутствующих не мог знать этого сюжета, ибо я сочинил его в тот же день и никому еще не рассказывал. Вот-то чудеса! А все-таки в стол еще не верю, надо еще как-нибудь испытать. Сегодня начал работу. Начал картину из свайных построек.

Зачем Ладушка, я не увез Тебя с собою из Питера...? Рискни приехать... И больше твой Майчик никогда не будет трусом. Какая у нас работа-то будет! Спорая да скорая».

Еще письмо без даты (на письме значится «вторник»), написанное как бы на грани отчаяния: «...знай, Ладушка, если Ты свернешь в сторону, если Ты обманешь меня, то на хорошей дороге мне места не будет. Тебя я люблю как человека, как личность, и если я почувствую, что такая любовь не возможна, то не знаю, где та граница скверного, до которой дойду я. Ты держишь меня в руках и Ты, только Ты приказываешь быть мне идеальным эгоистом, или эгоистом самым скверным — Твоя воля!

Нигде не бываю, кроме русского семейства Лосских, где слушаю каждый раз пение».

И вот объяснение чувствам, вызвавшим такое, совсем не свойственное по своему характеру для Н.К. письмо: «29.12.1900. Дорогая моя Ладушка!

Сейчас получил твое письмо. Странно, почему Ты говоришь только о грубости, а не можешь представить себе ничего другого, т. е. того, как было на самом деле. Отчего Ты ни на минуту не задавалась мыслью, что верно с человеком что-либо происходит, если он так пишет. А происходило со мной следующее: уже порядочное время как я нездоров: болит бок, нервный кашель и общий упадок, и попробуй себе представить, как на меня могли действовать Твои лаконические записки с извещением о радости от выслушивания объяснений в любви. Если только Ты в состоянии представить, какое впечатление может производить на человека, почти выброшенного за общественный борт, сомневающегося, такое известие, то не удивишься такому письму моему. Ведь три месяца жду я хоть доброй строчки от Тебя, а Тебе за балами все некогда! Хоть бы строчку сердечную! Хоть бы слово!

Я замечаю, что все мое — и здоровье, и дела, и мысли — Тебя нисколько не интересуют... Смилуйся, Ладушка...»

Как и должно, приходят новые письма от Е.И., и на них следует ответ Н.К.: «Милая и хорошая Ладушка. Конечно, Ты представляешь себе мое ликование при первом намеке Твоем о любви, еще бы: Ладушка меня любит! Значит, я не ошибся в человеке!.. Как я горжусь, что Ты подала мне руку, именно, на этом слове «Бороться»! Это на всю жизнь не забудется». (Все выписки из писем фонда ГТГ, ф. 44)

Цитируя несколько интимные отрывки из переписки Н.К. и Е.И., незачем опасаться смущения слабых духом — «доброжелателей», полагающих, что лучшей тактикой в таких случаях является абсолютное молчание. Но кроме того, что «на каждый роток не накинешь платок», «страусовая тактика» замалчивания обкрадывает нас самих. Она исключает серьезное обсуждение и изучение ценнейшего опыта гармоничного совмещения «земных» и «надземных» планов, который явлен нам в жизни Н.К. и Е.И. Каждый день их жизни — в высшей степени поучителен. Их «сосредоточение земное», предшествовавшее «сосредоточению тонкому и огненному» — это ступень, которую рано или поздно следует пройти каждому, и с чьей же, как не их помощью?

Вот почему тщательный анализ доступных нам сторон биографии Н.К. и Е.И. столь важен. Безусловно, что такой анализ не даст результатов, или будет даже вредоносным, если мы хоть на миг упустим из виду, что в «знаменателе» у нас уже имеются все показатели о приобщении Н.К. и Е.И. к «сосредоточению огненному». Эти показатели — единственно правильный критерий при оценках событий первого периода жизни Н.К. и Е.И. Вместе с тем ошибочно забывать и то, что у них самих этого критерия в руках тогда еще не было.

Придет время и многое, сложенное в архивах, будет обнародовано. Тогда каждая строчка Н.К. и Е.И., которая вызывает сегодня смутные догадки или недоумения, примет углубленную достоверность. Но вряд ли это может служить поводом к пассивному ожиданию лучших для «откровений» времен. В жизни Н.К. и Е.И. таких периодов пассивного ожидания не было, и возможно, именно, благодаря этому они столь безупречно подготовили почву для восприятия и передачи современникам воистину Величайших Откровений, не нарушая заповеди: «руками человеческими». Вспомним слова Учения: «...Пора поднять народы мечом или молнией, лишь бы пробудить вопль духа... Если бы вы видели клише первых творений, вы бы ужаснулись. Главное затруднение, ибо на материю можно воздействовать через материю. Люди, как попугаи, твердят замечательную формулу — „Смертию смерть поправ”, — но о значении ее не думают». (Агни Йога, «Листы Сада М.», кн. 2, ч. 2, IV , 21.)

Конечно, Н.К. и Е.И. не нуждались для пробуждения своего духа в «мече и молнии», однако различие между степенями развития их духа и уровнем массового сознания эпохи поставило их лицом с прототипами «клише первых творений». Оставаясь верными формуле «смертию смерть поправ», Н.К. и Е.И. преодолевали пропасть разрыва между низшим материальным миром и миром духовным, к высшим сферам которого принадлежали, исключительно по законам воздействия материи через материю. Этот закон соблюдался ими на всех этапах их жизненного пути и особенно давал о себе знать в раннем периоде, когда поначалу их дух лишь смутно ощущал себя, затем, приспосабливаясь к существующим на земле условиям, стал прорываться в Высшие Сферы, устанавливая связь между мирами. Сообразно характеру Поручения, отрабатывались особенности такой связи, создавались соединяющие мосты между разными состояниями материи. Те устои этих мостов, которые опирались на земные берега, столь отличались от устоев мира духовного, что трудно представить, как они несли одно и то же перекрытие! Тем не менее это было, именно, так. Поэтому дневники, переписка, воспоминания разных лиц раскрывают нам не только бытовые или личные стороны жизни Н.К. и Е.И., но дают картину созидания тех земных устоев, без которых не на что опереться мосту, перебрасываемому из мира материального в мир тонкий, именно, это представляет и для нас, и для будущего величайшее значение. Изучая архивные материалы в таком понимании, мы уже сегодня вправе выводить конкретные заключения. По периоду от первой встречи Н.К. и Е.И. до их супружества, они, примерно, сведутся к следующему:

1. Встреча, безусловно, была кармически предуготовленной: «Устам времен Я заповедал привести вас на путь Мой».

К моменту встречи и Н.К. и Е.И. раздельно, преодолевая несовершенства окружающей среды и, используя ее преимущества, подготовляли себя к Служению, об истинной сути которого сами еще не догадывались. Тем не менее, именно, эта подготовка способствовала росту тех личных достоинств, которые, в дополнение к кармическому магниту, сделали их привлекательными друг для друга и вызвали сильнейшее взаимное влечение. Карма подвела Н.К. к встрече с Е.И. не раньше, чем он стал уже признанным художником, обрел твердость жизненных основ и известную независимость. То же можно сказать и о Е.И.

Любовь к живописи, философии, серьезные занятия музыкой — все это было уже налицо и жаждало дальнейшего развития. Так что при первой же встрече Н.К. с Е.И. у них со всей ясностью определилась общность жизненных интересов и идеалов.

Однако «память ушедшего свитка» (то есть знание прошлых воплощений и кармических связей), как и «открытие книг» (то есть знание Поручения и очередных задач эволюции), пришли много позднее. После пройденного в одиночку этапа «сосредоточения земного» Н.К. и Е.И. предстояло еще повторить этот этап рука об руку, чтобы с удвоенной силой приступить к возведению земного оплота для «Кубка Архангела» (то есть Учения Живой Этики).

Карма человечества уже назревала и готовилась к гигантским потрясениям и переменам планетарного значения. С.Н. с большой выразительностью передал в своем известном триптихе те Испытания, Искупление и Зарождение Новой Жизни, которые свершились в считанные годы нашего столетия. Все это было не просто фоном жизненного пути Н.К. и Е.И., а полем их жизненного подвига, суровым испытанием их собственного умения «воздействовать на материю через материю». Все это, конечно, должно являться и для нас неповторимым по своей наглядности уроком.

2. Следует отметить, с какой осторожностью, осваивая формулу «руками человеческими», Н.К. относился ко всему «сверхъестественному». Среди русской интеллигенции конца XIX — начала XX вв. наблюдалось сильное увлечение оккультизмом и спиритизмом, с чем Н.К. столкнулся очень рано и, судя по письмам к Е.И., имел с нею на эту тему беседы. Не забудем, что Н.К. был уже знаком с произведениями Е.П.Блаватской и часто встречался с авторитетными для него лицами, принадлежность которых к различным оккультным группировкам несомненна. Тем не менее, соприкоснувшись с неопровержимым для себя фактом «сверхъестественного» при сеансе со столиком, Н.К. не поддался очевидности необъяснимого для него факта, не принял его «на веру». Мы часто путаем понятия: «вера», «доверие» и «доверчивость». Н.К. с молодых лет привыкал различать их, и его переход от «сосредоточения земного» к «сосредоточению тонкому» не был слепым подражанием «модных увлечений» окружающей среды и, главное, не сопровождался пренебрежением и отходом от «сосредоточения земного». То же самое было и у Е.И. Это хороший пример для всех тех, кто бросается сломя голову в «потустороннее», не задаваясь трудом познать «посюстороннее». Отсутствие контактов между двумя планами бытия много благодатнее, чем те контакты, которые искажаются самым обычным, не имеющим никакого оправдания, чисто «земным» невежеством.

3. Как в студенческих дневниках Н.К., так и в его письмах к Е.И. довольно часто встречаются упоминания об эгоизме, даже некоторое прославление его и «самолюбия». Конечно, ни эгоистом, ни самолюбивым человеком Н.К. стать никогда не собирался. Ссылки на стимулирующую роль эгоизма в творчестве — это первые ощущения себя — самобытной и энергичной творческой личностью, начальная стадия осознания своего «эго», а вместе с тем и предчувствие Поручения, которое надлежит выполнить. Сама суть Поручения остается для Н.К. закрытой до тех пор, пока накопление знаний и опыта земного плана не дойдет до той степени, которая позволит приступить ему к реализации духовных накоплений центра «Чаши» уже в полном вооружении зрелого, созвучного эпохе интеллекта. Уравновешение духа и интеллекта — одна из важнейших проблем нашего века. Эту проблему для самого себя должен решить и решает Н.К.

Раскрытие «интеллектуальной памяти» и развитие интеллектуальных способностей на материальном плане бытия требуют большей затраты времени, чем раскрытие духовных накоплений. К нужному сроку последнее происходит мгновенно в акте Озарения. И не исключено, что в зависимости от задач, обусловленных Поручением, Озарение отодвигается до полной интеллектуальной подготовки к восприятию передовых научных и философских представлений эпохи.

Однако предчувствие Поручения, Встреч и Озарения дает о себе знать с раннего детского возраста. В процессе же интеллектуального развития такое предчувствие обычно трансформируется в ощущение своей «избранности». Пожалуй, этим можно объяснить и увлечение молодого Н.К. некоторыми идеями философии Ницше. Его мировоззрение в целом весьма противоречиво и в большинстве аспектов для Н.К. неприемлемо. Тем не менее о Ницше, как о потрясателе морали мещанского благополучия и певце сильной, восставшей против предрассудков личности, Н.К. всегда отзывался позитивно. Конечно, силу личности или, по его выражению, «идеальный эгоизм», Н.К. даже в молодости понимал не по-ницшеански.

В годы ожесточенной борьбы за свое место в жизни, за свое положение в обществе и в художественном мире Н.К. написал стихотворение «К ним» (датировано 06.11.1902). Приводим его:

 Я выше вас, глупцы слепые!

Всегда в грязи ползете вы,

На своды неба голубые

Поднять не смея головы.

И вечно жалуясь, страдая

Самими созданной тоской,

Со страхом гибель ожидая,

Вы все согнулись под сумой.

Я выше вас! Мечтам послушный,

Я видел небо, рай и ад —

И горе жизни равнодушной

И смерть меня не устрашат.

Я не копил сокровищ груду —

И этим горд! Вы не могли

Подняться с ними от земли,

А я без них парю повсюду!

В этом не публиковавшемся стихотворении, в корне отличном от позднейших не только по форме (рифма), но и по общему мировосприятию, наглядно предстают и характер «идеального эгоизма» Н.К. и те его целеустремления, которые через испытания «сосредоточения земного» вели его по славному пути Подвига.

4. Наконец, нельзя не остановиться и на более «смущающих» местах в письмах Н.К. и Е.И., где он укоряет ее в увлечении балами, сомневается в силе ее привязанности к нему и к тем делам, которые ему дороги, и даже допускает возможность полного и окончательного разрыва между ними.

Теперь, когда мы знаем о Н.К. и Е.И. больше, чем в то время, когда они сами о себе могли догадываться, распутать такие «узлы» не так уже и сложно, и поэтому может возникнуть вопрос — а следует ли вообще за это приниматься?

Думается, что все-таки следует и даже очень следует. И не для того, чтобы «доказывать» несостоятельность «укоров» Н.К., невозможность разрыва между Призванными на путь Служения, или «оправдывать» увлечения Е.И. и ее продолжительные молчания на письма Н.К. Ни в «доказательствах», ни в «оправданиях» все это абсолютно не нуждается, так как представляет собой обычные и естественные для всех воплощенных подробности. Они не были в силах ослабить взаимного влечения, заложенного кармическим магнитом и увести Е.И. от выполнения Поручения Владык. Однако все, что окружало Н.К. и Е.И. на земле, плескалось и било валами об эти неприступные утесы. Если они не дрогнули, то незачем и нам поддаваться смущению под напором обычного прибоя «моря житейского».

Но приходится считаться с тем, что «море житейское» изобилует подводными камнями, совершенно безопасными для Н.К. и Е.И., но подчас губительными для нашего рядового сознания. Приводимые отрывки, из писем Н.К. к Е.И. свидетельствуют о том, что он сразу же признал в Е.И. ту «Ведущую», которая была уготована ему Судьбой. Признал безоговорочно еще до того, как уяснил истинную суть этой Судьбы. Признал и... начал с того, что сам повел Е.И. к истокам Знания. Кто же в таком случае был «Ведущим» и кто «ведомым»?

На уровне земного сознания этот вопрос рассматривается и большей частью решается в такой примерно последовательности:

К этому можно добавить, что степень важности того или иного, как правило, зависит от весьма произвольного выбора. Им оказывается обычно просто то, что больше всего тревожит в данную минуту.

Между тем, в Учении дается такое правило: «Если спросят — „Кто больше — Христос или Будда?” — Отвечайте — „Невозможно измерить дальние миры. Можем лишь восхищаться их сиянием”». (Агни Йога, «Листы Сада М.», кн. 2, ч. 3, IV , 8.)

Это правило можно сформулировать и в более «практическом» предупреждении: Опасайтесь устанавливать градации «большого» и «малого» в Высших Сферах. Если вам не дотянуться еще и до «малого», то не надорветесь ли в потугах завладеть «наибольшим»?

Разумеется, что эти примеры не посягают на незыблемость понятий Иерархического Начала в Космическом строительстве и Его земном аспекте. О Иерархической Лестнице в Учении говорится достаточно много и ясно, но ведь не для того, чтобы в бессильных попытках перескакивания через Ее ступени ломать себе на такой «подвижности» спинные хребты! Если бы даже нам открыли существующую на принципах Космического Знания шкалу «большего» и «меньшего», то, во-первых, это ни на йоту не приблизило бы нас к «наивысшему», а во-вторых, ничего, кроме растерянности, не внесло бы в ряды даже самых искренних и ревностных последователей Учения. Истинное Космическое Знание и Его Иерархические признаки не вмещаются в одномерность наших представлений о «большом» и «малом». Даже в ограниченных земных масштабах Знание Владык проявляется в гораздо более сложном измерении «независимости» или «необходимости», когда «большое» или «малое» вступают в такое взаимодействие, в котором «малое» подчас предрешает весь ход самых грандиозных событий.

Какое отношение имеет эта сложная и многогранная проблема к первому периоду знакомства и переписки Н.К. с Е.И.? Самое непосредственное! На их примере мы видим то истинное сотрудничество, в котором «большое» и «малое» теряют обыденные одномерные представления о «главном» и «неглавном». В силу окружающих условий Н.К., получивший систематическое образование «мужского уровня», к моменту знакомства с Е.И., конечно, обладал и большими знаниями и большим опытом. Поэтому-то, признав в Е.И. «Ведущую», он должен был «вести» Ее и сам. И в дальнейшем знания земного плана не распределялись между «стражами» равномерно по всем областям науки и искусства. Каждый в чем-то был «большим» и в чем-то «меньшим». Их сотрудничество — идеальный образец взаимодействия незаменимых, а не «больших» и «малых», в нашем понимании, Сил. Этой слаженной незаменимости в сотрудничестве нам нужно еще учиться и учиться. И первые уроки полезно черпать в дневниках и переписке Н.К. с Е.И. Они научат нас зоркости и предупредят от поспешных решений приобщиться к «Надземному», игнорируя «земное». За подобными решениями скрывается обычная безответственность, а не распознание Иерархических степеней и связанной с ними первоочередности личных и общечеловеческих задач.

« Пред. - След. »